Убийственные аккумуляторы: Оружие предков. Защитное вооружение кочевников центральной азии и южной сибири в период позднего средневековья Мифы о луках
В нашем распоряжении имеется 425 погребений VI-II вв. до н.э., содержащих предметы вооружения. В хронологическом плане воинские комплексы распадаются на три группы. Поскольку абсолютная датировка кочевнических древностей региона чрезвычайно затруднена, мы выделили ряд признаков, характеризующих каждую хронологическую группу.
Для группы I выделены признаки, характеризующие "савроматскую" культуру.
Погребальный обряд. Погребения на древнем горизонте, особенно в восточной части ареала, сожженные или обожженные костяки, деревянные конструкции с опорными столбами, могильные ямы простой формы, широтные ориентировки костяков.
Погребальный инвентарь. Мечи и кинжалы "скифского" типа (типы I-III), предметы, выполненные в зверином стиле, массивные бронзовые наконечники стрел соответствующих типов, конское снаряжение, включающее в себя бронзовые псалии, выполненные в зверином стиле, клювовидные распределители ремней, жертвенные столики и бусы с сосцевидными налепами. Незначительная часть комплексов с выделенными признаками встречается и в более позднее время, и в этом случае требуется специальное рассмотрение.
Исходя из вышеперечисленных признаков в первую хронологическую группу (конца VI — рубежа V-IV вв. до н.э.) мы включили 141 погребение [Сальников, 1952. С.95-96; Сорокин, 1958. С.81; Мошкова, 1962. С.206, 241; Смирнов, 1962. С.83-93; Смирнов, 1964. С.24-74; Мошкова, 1972. С.79-78; Смирнов, Попов, 1972. С.3-24; Смирнов, 1975; Мошкова, Кушаев, 1973. С.262-275; Кадырбаев, Курманкулов, 1976. С.137-156; Кадырбаев, Курманкулов, 1977. С.103-115; Смирнов, С.3- 51; Смирнов, 1981. С.76-78, 82-84; Пшеничнюк, 1983. С.8-75; Кадырбаев, 1984. С.84-93; Воронова, Порохова, 1992; Васильев. Федоров, 1995. С.154-166; Матвеева, 1972. С.259-261; Мажитов, 1974; Железчиков, 1976; Исмагилов, 1979; Исмагилов, 1980; Железчиков, Кригер, 1979; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1980; Заседателева, [с78] 1980; Заседателева, 1982; Заседателева, 1984; Заседателева, 1986; Пшеничнюк, 1991; Агеев, 1992].
Как уже отмечалось, наиболее массовой категорией вооружения в первый период являлись лук и стрелы. 91,4% всех воинских погребений содержат именно этот вид оружия. Выборка колчанных наборов из наиболее представительных комплексов показала, что в среднем "рабочий" колчан содержал около 40 наконечников стрел (приложение III). Из 73 комплексов только в 14 случаях (19%) количество их превысило 50 экземпляров, и только в 6 (8%) — 100 экземпляров.
Как справедливо заметил К.Ф. Смирнов, лук был излюбленным оружием кочевников региона и в случае войны им пользовались все — от стариков до детей. Материал свидетельствует, что луки и стрелы носились в колчанах и налучьях, реже в горитах. Причем, судя по изображениям, налучья носились на спине, а колчаны крепились к поясу. Наконечники стрел первого периода отличаются своей массивностью и весом, что свидетельствует о больших пробивных способностях. Этот факт заставляет думать о наличии хорошо защищенного противника.
На втором месте в паноплии номадов региона этого времени стояли средства ближнего боя — мечи и кинжалы "скифского" типа — 53,9% от общего количества воинских погребений (76 экз.). Согласно распространенной в оружиеведческой практике традиции, когда экземпляры длиной до 40 см считаются кинжалами, до 70 см — короткими мечами, а свыше 70 см — длинными, наш материал разбивается следующим образом [Мелюкова, 1964. С.47]. Из наиболее информативных 66 комплексов (см. приложение IV) 26 экземпляров (39,3%) являются кинжалами, 35 экземпляров (53%) — короткими мечами, и только 5 экземпляров, т.е. 7,5%, длинными мечами. Средняя арифметическая длина клинка этого периода равна 46 см, что, очевидно, отражает реальность.
Археологический материал свидетельствует, что номады Южного Урала в конце VI-V вв. до н.э. избегали боя на средней дистанции. Этот факт пока трудно объясним. Можно лишь говорить, что на данном этапе развития в копьях не было необходимости, и эта категория оружия начала заполнять лакуну в арсенале кочевников только в конце V в. до н.э. Процесс принятия на вооружение среднедистанционных средств боя проходил под влиянием военных контактов со своими соседями, вероятно на севере.
Панцири в это время в археологическом плане не зафиксированы. Однако это не исключает возможности использования средств личной защиты изготовленных из подручных материалов — кожи и войлока, эффективность которых не раз подчеркивали как древние, [с79] так и средневековые источники. Е.В. Черненко доказал наличие таких панцирей у скифов [Черненко, 1964. С.148]. Применительно к кочевникам рассматриваемого региона такую вероятность также можно допустить.
Таким образом, в результате анализа воинских погребений нетрудно заметить, что комплекс вооружения первой хронологической группы был преимущественно ориентирован на бой с дальней дистанции. Средства ближнего боя носили вспомогательный характер. Кинжалы и короткие мечи использовались лишь в самом тесном, ближнем бою, может быть, при вынужденном спешивании, если полагать, что пехоты у них вообще не существовало. Классический пример такой схватки изображен на Солохском гребне.
Мы не располагаем данными греко-римских авторов по структуре войска кочевников Южного Урала, и в этом плане единственным источником информации являются археологические воинские комплексы. Принято считать, что оружие, положенное в могилу, отражает реальный комплекс вооружения и выступает выразителем реальной воинской структуры (Кирпичников, 1971. С.43]. Первые шаги в этом направлении были сделаны К.Ф. Смирновым и продолжены в работе В.А. Иванова относительно военной организации финно-угров Южного Приуралья [Смирнов, 1961. С.68; Иванов, 1984. С.64-33].
Таблица VIII
Структура войска кочевников Южного Урала в первый хронологический период
Опираясь на достигнутый опыт реконструкции, попытаемся разобраться с этим вопросом на имеющемся материале. Представленная таблица достаточно убедительно иллюстрирует воинскую структуру кочевников.
Почти 47%, или почти половина боеспособного и вооруженного населения во время войны являлись лучниками. 40,4% в бою оперировали луком, кинжалом или коротким мечом. Только 7,8% воинов [с80] имели в своем распоряжении меч или кинжал. Учитывая специфику "дальнобойной" тактики кочевников Южного Урала этого времени, последний факт несколько непонятен. Может быть, здесь мы имеем дело с военно-иерархическим явлением, поскольку у индоариев кинжал являлся символом власти [Литвинский, Пьянков, 1966. С.68]. 4,2% всадников в V в. до н.э. расширили свою паноплию за счет копья или дротика. В этом явлении можно усмотреть начало процесса перехода к тактике боя на средней дистанции. Вполне вероятно, что этот случай документирует факт зарождения института дружинников или профессиональных воинов, который получил дальнейшее развитие в последующий период.
Мы уже писали о возможных противниках кочевников Южного Урала на основании сравнительного анализа комплексов вооружения племен сопредельных территорий [Васильев, 1993]. Исходя из этого, представляется наиболее вероятным, что военная организация номадов региона VI-V вв. до н.э. была направлена на разрешение внутриплеменных конфликтов, которые всегда возникали при дележе или нарушении пастбищных угодий, гидроресурсов, природных месторождений соли, и цветных металлов. Совершенно очевидно, что причиной военных столкновений были тяжкие последствия джутов.
Нападение на финно-угорские (ананьинские) племена могло быть успешным только в случае неожиданности. Весьма высокий процент ананьинского оружия ближне- и среднедистанционного боя — копий и топоров-кельтов не оставлял степнякам надежды на успех в открытом бою, учитывая к тому же фактор лесной местности и возможность обороны из-за валов и стен городищ. Однако все же не следует преуменьшать возможность проявления военной активности кочевников в северном направлении.
Лесные племена Прикамья и Нижней Белой являлись держателями значительных богатств — продовольствия, пушнины. Они же могли рассматриваться Степью как прибыльный "живой товар", который, кстати, до конца XIX в. сбывался на рынках Средней Азии и в частности Хорезма.
Согласно археологическим данным, не ранее второй половины V в. до н.э. в степи Южного Урала начинают активно проникать предметы среднеазиатского, ближневосточного и иранского импорта. Часть из них могла стать результатом торговых связей кочевников с южными соседями в районах их постоянных зимовок на Нижней Аму-Дарье, Сыр-Дарье, Устюрте. Однако другая часть — особенно ювелирная, едва ли явилась следствием торговли или обмена [Савельева, Смирнов, 1972. С.106-123]. В это же время исследователи фиксируют распространение бронзовых наконечников [с81] стрел южноуральских "сарматских" типов на поселенческих памятниках и городищах Хорезма, Маргианы и Бактрии [Воробьева, 1973. С.196-206; Толстов, 1948. С.77- 79; Толстов, 1962. С.98; Массон, 1959. С.48, табл. XXXIV, XXXVI; Ягодин, 1984. С.33-57]. Значительное их количество найдено также и в "арсенале" Персеполя. Эти факты позволяют думать, что уже со второй половины V в. до н.э. отдельные группы номадов исследуемого региона имели прямые, в том числе военные контакты, с народами, входившими в состав огромной державы Ахеменидов. Остается неясной форма этих контактов — грабеж оседлых центров либо служба в войсках персидских царей.
2. Комплекс вооружения и структура войска кочевников Южного Урала в IV — рубеже IV-III вв. до н.э. (II хронологическая группа)
Вторая хронологическая группа, в которую вошло 176 воинских комплексов (см. приложение V) характеризуется присущими для прохоровской культуры признаками [Ростовцев, 1918. С.1-30; Подгаецкий, 1937. С.334; Сальников, 1950. С.116; Сальников, 1952. С.95- 96; Смирнов, 1964. С.57-74; Мошкова, 1961. С.115-125; Мошкова, 1962. С.206-241; Смирнов, 1962. С.83-93; Мошкова, 1963. С.5-52; Смирнов, Попов, 1972. С.3-26;. Мошкова, Кушаев, 1973. С.260-265; Смирнов, 1975; Смирнов, 1977. С.3-51; Мажитов, Пшеничнюк, 1977. С.52-56; Ягодин, 1978. С.88; Железчиков, Кригер, 1978. С.218-222; Смирнов, 1981. С.81; Пшеничнюк, 1983. С.3-75; Васильев, 1984. С.31- 36; Агеев, Рутто, 1984. С.37-45; Ледяев, 1985. С.117-120; Смирнов, 1984а. С.10-11; Хабдулина, Малютина, 1982. С.73-79; Горбунов, Иванов, 1992. С.99-108; Васильев, Федоров, 1995; Агеев, 1993; Агеев, 1975; Железчиков, 1976; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1978; Железчиков, Кригер, 1979; Кушаев, 1983; Кушаев, 1988; Иванов, 1985; Заседателева, 1981; Заседателева, 1984; Заседателева, 1985; Заседателева, 1986; Заседателева, 1988; Пшеничнюк, 1986; Пшеничнюк, 1987; Пшеничнюк, 1988; Пшеничнюк, 1989; Пшеничнюк, 1990; Пшеничнюк, 1991; Васильев, 1992].
Погребальный обряд. Распространение погребений этого времени в районы Южного Приуралья, а также начало освоения лесостепной зоны рассматриваемого региона. Активное применение дромосных камер со сложными деревянными полыми конструкциями, подбоев и катакомб нескольких типов, могильных ям с заплечиками, южной ориентировки костяков, меловой подсыпки.
Погребальный инвентарь. Господство мечей и кинжалов раннепрохоровских типов, заметное изменение конфигурации бронзовых [с82] наконечников стрел, широкое распространение круглодонной керамики с примесью талька, деградация звериного стиля. Следует оговориться, что часть перечисленных признаков фиксируется также в погребениях первой группы, однако там они не образуют сколько-нибудь значительного фона.
Во второй хронологический период — IV — IV-III вв. до н.э., как свидетельствует материал, 90% воинов (159 комплексов) имели на вооружении лук и стрелы. Таким образом, дальнобойное оружие по-прежнему занимает ведущее место в арсенале кочевников региона. И все же в этом плане происходят изменения. Из 85 наиболее представительных колчанных наборов только в 45 случаях наконечников стрел в колчане было меньше 50 (52,9%) в 26 случаях количество их колебалось от 50 до 100 (30,5%) и свыше 100 в 14 случаях (16,4%). Количество стрел среднего "рабочего" колчана по сравнению с предыдущим временем заметно увеличивается (см. приложение VII).
Таблица IX
Сравнительная таблица емкости колчанных наборов первой и второй хронологических групп
Несмотря на то, что, в целом, наблюдается тенденция к уменьшению веса и размеров наконечников, в колчанных наборах также присутствуют тяжелые "бронебойные" наконечники. Общее количество их значительно возрастает (табл. XI). На втором месте в арсенале кочевников Южного Урала по-прежнему остаются мечи и кинжалы, которые составляют 53,4% от общего количества погребений (94 экземпляра). Однако по сравнению с предыдущим временем в этом плане происходят существенные качественные изменения. Из 68 наиболее информативных образцов клинкового оружия только 10% являются кинжалами. Сокращается количество коротких мечей (48,5%). Широкое распространение получают длинные мечи (41%).
Поворотным моментом в военной истории кочевых племен региона, на наш взгляд, является принятие на вооружение копий, а [с83] также железных и костяных панцирей благодаря чему, комплекс вооружения ориентируется на широкий спектр ведения боевых действий.
Таблица X
Распределение клинкового оружия по хронологическим периодам
Для IV в. до н.э. нами учтено 24 наконечника копья, что составляет 13,6% от общего количества погребений. Как в количественном, так и в процентном отношении этот показатель в несколько раз выше, чем в предыдущий период. Появление доспехов (4,5%) всех воинских комплексов связано только с представителями аристократии. Можно думать, что в IV в. до н.э. в среде южноуральских кочевников происходит подобие военной "реформы", выразившееся в появлении тяжеловооруженной конницы, распространении копий, стандартизации мечей и кинжалов, наконечников стрел. Такую реформу можно вполне допустить, учитывая чрезвычайно усиление могущества и власти степного нобилитета, особенно в Илекской группе племен. Косвенным доказательством наличия сильной власти и соответствующего аппарата принуждения являются грандиозные по своим масштабам "царские" курганы, возведенные, очевидно, в это время по всей южноуральской степи.
В структурном отношении, военная организация номадов рассматриваемого региона представляется нам следующим образом. Лучники, как наиболее массовый контингент, комплектующийся из беднейших слоев населения, по-прежнему составляют довольно высокий процент. В 79 комплексах (44,8%) были найдены только стрелы. Несколько снижается по сравнению с VI-V вв. до н.э. контингент всадников, вооруженных луком и мечом — 55 комплексов (31,25%). Однако, как свидетельствует материал, это снижение происходит за счет качественного изменения в виде увеличения удельного веса длинных мечей. Также до 7,3% снижается количество погребений (13), где обнаружен только меч или кинжал. Как [с84] мы писали выше, в этот период появляется тяжеловооруженная конница, действовавшая в бою как копьями и мечами, так и луком (табл. XI).
Реконструируемая структура войска, разумеется, в достаточной степени условна. Едва ли кочевники Южного Урала имели постоянную армию, собираемую с дальних и ближних кочевий, в которой имеющиеся воинские контингенты четко соответствовали предложенным процентным соотношениям. Тем более что, судя по этнографическим данным, специфика пастушеской жизни разбрасывала родственные группы, особенно в период перекочевки, на многие сотни и даже тысячи километров, что само по себе затрудняло "мобилизацию".
Таблица XI
Сравнительные данные по структуре войска кочевников Южного Урала
По всей вероятности, это были чрезвычайно мобильные отряды небольшой численности, по несколько сотен воинов, занимавшихся грабежом "на свой страх и риск". В истории имеются достаточно убедительные примеры, когда пассионарные группы номадов, состоявшие из профессиональных и полупрофессиональных бойцов, следовали за удачливым вождем, пересекая огромные степные пространства в поисках добычи. Именно в таких отрядах предполагаемая воинская структура представляется нам вполне реальной. В обычных же "бытовых" межплеменных столкновениях, когда конфликты вспыхивали стихийно, структурная картина военных объединений (ополчений), вероятно, была несколько иной.
Перемены, произошедшие в IV в. до н.э. в комплексе вооружения, изменили и тактику ведения боя. Появившееся наступательное и оборонительное оружие позволило вести эшелонированную схватку, когда всадники-лучники осыпали врага издали стрелами, потом следовал "штурм" военного строя пехоты или конницы контингентом тяжеловооруженной кавалерии и далее в бой включались воины, оперировавшие в бою луком, короткими и длинными [с85] мечами. В сущности, такая тактика "ударного кулака" была традиционной для кочевников с развитой военной организацией. Особенно впечатляюще ее элементы проявились в парфянской среде, когда эффективное взаимодействие лучников, катафрактариев и других контингентов позволило нанести решительное поражение легионам Марка Красса в битве при Каррах в 53 г. до н.э. Мы далеки от мысли отождествлять первоклассную парфянскую армию I в. до н.э. с небольшими дружинами кочевников Южного Урала IV в. до н.э., однако все же между теми и другими имеются общие черты.
Активность кочевников в северном направлении почти не фиксируется за исключением родов, чьи летовки находились в зауральских районах. Здесь номады вступали в непосредственное соприкосновение с носителями гороховской и саргатской культур Последние две изучены крайне неравномерно, что затрудняет разговор об их комплексе вооружения. И все же нам кажется, что в военном плане "гороховцы" и "саргатцы" едва ли могли противостоять натиску кочевников, достигших в IV в. до н.э. вершины своего могущества. Впрочем, возможно, никакого натиска и не было. Отношения тех и других могли быть как союзническими, так и данническими. Так, М.Г. Мошкова предполагает, что именно население Зауральской лесостепи производило для номадов металлические изделия [Мошкова, 1974. С.48-49]. Наверно, мы никогда не узнаем, при каких обстоятельствах степняки получали тальковую посуду и вооружение: путем торговли и обмена, либо прямого военного давления.
Лесные районы Южного Приуралья также едва ли могли привлекать кочевников в военном отношении. Этому на наш взгляд имеется несколько причин, и одна из которых — практическое отсутствие на правом берегу Белой населения. Для IV в. до н.э. нам неизвестно ни одного ананьинского могильника и единственным реальным противником для номадов региона в этом направлении на рубеже IV-III вв. до н.э. могли стать носители керамики "гафурийского" типа. Однако их слабая численность и компактность проживания едва ли стимулировали к ним интерес со стороны Степи, тем более что "гафурийцы" вполне могли практиковать такой весьма эффективный вид сопротивления, как активную оборону.
В IV и IV-III вв. до н.э. отчетливо прослеживаются лишь два направления проявления военной активности носителей прохоровской культуры. Западное, о котором писал еще К.Ф. Смирнов, связано с воинскими комплексами у хут. Сладковского и Кащеевки, Шолоховского кургана и др. В них зафиксированы погребения тяжеловооруженных всадников, по инвентарю и обряду захоронения во многом тождественных южноуральским [Смирнов, 1984]. К.Ф. Смирнов [с86] полагает, что этот факт свидетельствует о начале проникновения прохоровцев в Волго-Донское междуречье. Однако Б.Ф. Железчиков ставит под сомнение военный характер переселения части южноуральских номадов и считает, что появление раннесарматских комплексов к западу от Волги связано с освоением новых территорий представителями степной аристократии [Железчиков. Железчикова, 1990. С.78-79]. С этим вполне можно согласиться, правда, судя по этнографическим данным, любая перемена маршрута кочевания была сопряжена с военным конфликтом из-за пастбищ с традиционно кочевавшим на них населением [Мак-Гахан, 1875. С.42].
Античные источники также косвенно фиксируют этнокультурные подвижки в районе Волги в рассматриваемый период. К.Ф. Смирнов, анализируя сообщения Стефана Византийского, Псевдо-Скилака, Теофраста и Псевдо-Скимна, пришел к выводу, что эти события можно датировать концом IV — началом III в. до н.э. Однако едва ли следует преувеличивать значение и степень прохоровского давления на запад от Урала в течение IV в. до н.э. и тем более полагать, что мощная военная организация номадов Южного Урала была создана для решения банальных межплеменных конфликтов. Также представляется малоубедительной точка зрения о начале вторжения рассматриваемых племен в Скифию по ряду причин. Во-первых, скифы этого времени были еще достаточно сильны, во- вторых, все трудности такого мероприятия не оправдывали затраченных усилий. В этом случае отряды кочевников должны были переправиться через три крупных реки (Урал, Волга, Дон) и столкнуться с сопротивлением савроматов, меотов и скифов. Никаких особенных богатств и сокровищ кроме возможного захвата скота, на этом пути не было.
На наш взгляд, более предпочтительным выглядит южное направление. Богатые оазисы Средней Азии и Ирана привлекали воинственных номадов гораздо больше, чем грабеж кочевого населения Волго-Донья, тем более что археологические и исторические данные вплоть до позднего средневековья свидетельствуют именно о меридиональном направлении походов южноуральских кочевых племен. Причем начало этого процесса, видимо, датируется еще эпохой бронзы, когда срубно-андроновские племена, осуществляя свои миграции, оказывались в районах Приаралья и гораздо южнее. Комплекс вооружения, структура войска, а также общеисторическая обстановка IV и IV-III вв. до н.э. свидетельствуют за то, что кочевники рассматриваемого региона были хорошо знакомы с передовыми армиями того времени. Более того, археологические [с87] данные, прямые и косвенные, письменные источники подтверждают эту гипотезу.
Для IV в. до н.э. известно несколько комплексов раннесарматского типа, в том числе и воинских на плато Устюрт и Узбое. Это может говорить, как о прямой инфильтрации кочевников Южного Урала к границам античного мира, так и о непосредственном их участии в политических событиях на территории северо-восточных областей Персидского царства.
Вопрос об этнической идентификации ранних кочевников исследуемого региона неоднократно рассматривался в нашей литературе. Большинство специалистов, начиная с А.А. Марущенко и О.В. Обельченко связывали прохоровские комплексы Средней Азии с дахами, которые продвинулись туда с Южного Урала [Марущенко, 1959. С.116; Обельченко, 1992. С.219-229]. К.Ф. Смирнов, вслед за Ю.М. Десятчиковым и И.В. Пьянковым, в своих последних работах также отождествил номадов региона с дахами и массагетами, которые впоследствии мигрировали к югу [Смирнов, 1977. С.135; Смирнов, 1984. С.16, 117].
Греко-римские авторы эпизодически сообщали об упомянутых племенах, особенно в связи с их участием в грандиозных политических событиях, развернувшихся в последней трети IV в. до н.э. Так, по сообщению Курция Руфа, тысяча дагов (дахов) упоминается в составе левого фланга персидской армии в битве при Арбелах (Гавгамелах) в 331 г. до н.э. Следует отметить, что, несмотря на общий исход сражения дахи и массагеты показали неплохие боевые качества. Они в числе первых атаковали агриан правого фланга, разграбили обоз и рассеяли конные части Менида и Ареты [Курций, XV]. На помощь воинственных номадов, среди которых упоминаются и даи (дахи), надеялся и Бесс (Артаксеркс IV) в своей борьбе с Александром [Курций, VIII, 4, 6]. Необходимо сказать и об участии кочевников в движении Спитамена. В этом плане показателен разгром двухтысячного отряда Фарнуха и Менедема согдийцами и союзными "скифами" в Северной Согдиане [Арриан, IV, 5, 8]. Этот факт примечателен тем, что была одержана победа над отрядом регулярной и прославленной армии. Следовательно, кочевники смогли применить нужную тактику ведения боя, и умело владели оружием — луком, штурмовыми копьями и длинными мечами.
Характер боевых операций дахов на юге, а также численность их отрядов говорят о том, что здесь действовали небольшие группы наемников или просто грабителей, воспользовавшихся смутным временем. Косвенно в пользу этого свидетельствует клад золотых вещей из кургана 1 Филипповского могильника, содержащий среди других предметы классического иранского ювелирного искусства, [с88] которые на наш взгляд не могли быть результатом торговли или обмена. В этой связи, очевидно, следует рассматривать иранские чаши из Прохоровского кургана, Куганакского клада и др. Вполне вероятно, что железная кираса из кургана 1 Прохоровского могильника имеет такой же характер своего появления на Южном Урале.
Есть все основания полагать, что на рубеже IV-III вв. до н.э. или в начале III в. до н.э. дахи-даи активно действовали в северной Парфиене и Маргиане. В это время варварами была разрушена Александрия Маргианская [Плиний, VI, 18], сожжен Александрополь в Нисайе. По мнению Ф.Я. Коське, эти эллинские города погибли при непосредственном участи даев-парнов [Коське, 1962. С.124]. Кроме этого, по сообщению Страбона, Маргианский оазис по приказу Антиоха I Сотера (280-261 гг. до н.э.) был окружен системой длинных стен протяженностью 1500 стадиев [Страбон, ХI, 10, 2]. Вышеперечисленные факты позволяют говорить о том, что давление номадов на северо-восточные провинции Сирийского царства не прекращалось на протяжении всей первой половины III в. до н.э.
Однако характер военных действий даев-прохоровцев в III в. до н.э. меняется. В связи с климатической ситуацией значительная часть кочевников региона была вынуждена покинуть южноуральские степи в поисках экологических "ниш". В результате своих миграций носители прохоровской культуры оказались в районах Нижнего Поволжья и Средней Азии. В последнем случае "сарматоидные" памятники представлены в юго-восточном Прикаспии (Чарышлы, Дордуль, Кара-Кала) и Согде (Хазара, Калкан-Сай) [Юсупов, 1986; Хлопин, 1975. С.51-53; Обельченко, 1992. 6-34]. Этнокультурные подвижки кочевников на окраинах античного мира прямо или косвенно зафиксированы и у ряда греко-римских авторов [Страбон, XI, VI, 2; Арриан, История Парфии; Курций, IV, XII, 11; Юстин, ХI, 1, 1]. Учитывая эти факторы, можно думать, что военные операции прохоровцев в Средней Азии в III в. до н.э. были направлены на захват новых территорий, кульминацией которых явилось воцарение Аршакидской династии и образование Парфянского царства.
Фиксируется еще одно направление расселения прохоровских племен на юге. Материалы чирик-рабатской культуры обнаруживают несомненную близость, как в плане погребального обряда, так и вооружения, в том числе защитного, с кочевым населением Южного Урала. Это свидетельствует о частичной инфильтрации последних к низовьям Сыр-Дарьи. Чирик-рабатская культура в настоящее время также отождествляется с дахами (даями) [Итина, 1992. С.60-61]. Если это положение, верно, то может быть именно о [с89] них сообщал селевкидский полководец Демодам, предпринявший поход за Танаис около 300 г. до н.э. (Хенниг, 1961. С.235].
3. Комплекс вооружения и структура войска кочевников Южного Урала в III-II вв. до н.э. (III хронологическая группа)
После оттока основной массы номадов с территории региона оставшаяся их часть прочно осваивает лесостепь, кочуя преимущественно в районах Южного Приуралья. Памятников этого времени за восточными склонами Уральского хребта практически не выявлено. Более того, подавляющее количество погребальных комплексов III-II вв. до н.э. сосредоточено в Демско-Бельском междуречье. Незначительное их число рассыпано по степи, в Уральском бассейне (Мечет-Сай, Увак, Близнецы, Лебедевка, Покровка) (рис. 24).
Погребения третьей группы характеризуются следующими чертами.
Погребальный обряд. Курганы этого времени являются "усыпальницами" больших семейных или родовых групп. Расположение под одной насыпью большого количества могил. Круговое расположение погребений вокруг центральной могилы. Разнобой в ориентировке покойников при преобладании южнонаправленных скелетов. Могилы подбойной и простой формы.
Вещевой материал. Полное господство мечей и кинжалов с прямыми перекрестьями и серповидными навершиями, преобладание бронзовых наконечников стрел с узкой треугольной головкой очень часто в сочетании с железными черешковыми над другими типами, наличие бронзовых зеркал с узким четко выраженным валиком и рукоятью-штырем, а также значительного количества "курильниц". Часть перечисленных признаков, особенно в плане погребального обряда может встречаться и среди погребений II группы [Садыкова, 1962. С.242-273; Садыкова, 1962а, С.88-122; Мошкова, 1963; Смирнов, 1975; Пшеничнюк, 1983. С.3-75; Агеев, Рутто, 1984. С.37-45; Воронова, Порохова, 1992. С.229-235; Веддер Дж. и др., 1993. С.28-54; Садыкова, 1959; Мажитов, 1974; Железчиков, Кригер, 1977; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1978; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1980; Заседателева, 1981. С.8-9]. Как мы уже отмечали выше, изменение традиционных маршрутов кочевания было вызвано, очевидно, причинами климатического характера в III в. до н.э., что в свою очередь привело к перемещению основной части оставшихся номадов глубоко в лесостепь. До сих пор во всем регионе не выявлено таких компактных по расположению и многочисленных по [с90] количеству погребенных, памятников типа Старые Киишки и Бишунгарово. К ним можно прибавить еще несколько тождественных курганов, расположенных в Демско-Бельском междуречье (Старо-Калкашский, Аллагуватский — раскопки И.М. Акбулатова и Ф.А. Сунгатова).
Глобальные этнокультурные подвижки кочевых племен не могли не вызвать определенной трансформации устоявшегося мировоззрения, погребального обряда, традиционных связей и, как следствие этого — военного дела.
По нашим данным, из 108 учтенных воинских погребений (см. приложение VI) в 88 случаях были зафиксированы наконечники стрел, что составляет 81,4%. Таким образом, лук и стрелы по-прежнему занимают ведущее место в арсенале кочевников рассматриваемого региона. Правда, здесь происходят существенные перемены. На вооружение активно принимаются железные наконечники стрел. На наш взгляд, это может объясняться несколькими факторами. Либо начинают производиться более мощные луки, поскольку утяжеляется вес наконечника, либо население испытывает трудности с сырьем для изготовления бронзовых. Заканчивая краткий обзор ручного метательного оружия, следует сказать, что количество наконечников в колчанных наборах этого времени значительно сокращается. Это можно заметить как о бронзовых, так и о железных экземплярах, несмотря на плохую сохранность последних.
В III- II вв. до н.э. заметно увеличивается значение оружия ближнего боя. Мечи и кинжалы встречены в 81 комплексе, что составляет 75% против более низких показателей двух предшествующих периодов. Причем в погребениях дважды зафиксировано по три клинка одновременно, и в восьми случаях, по два. Распределение этой категории вооружения по параметрам показывает, что из 69 учтенных экземпляров 32 относятся к кинжалам (46,3%), восемнадцать являются короткими мечами (26%) и 19 единиц длинными (27,5%) (табл. ХП).
Таблица XII
Распределение клинкового оружия по периодам
|
III период |
||||||
|
Короткие мечи |
||||||
|
Длинные мечи |
||||||
[с91] Подобная картина свидетельствует о том, что более половины владельцев клинкового оружия предпочитали самый ближний, очевидно спешенный бой, хотя в то же время третья часть воинов могла успешно оперировать мечом и с коня. Относительно других категорий вооружения у нас нет никаких данных. Железные и костяные панцири в этот период не выявлены, а обломок наконечника копья зафиксирован только в могильнике Покровка VIII [Веддер Дж. и др., 1993. С.121].
В структурном отношении реконструируемая военная организация поздних прохоровцев представляется нам следующим образом. Только стрелы зафиксированы в 35 комплексах, что составляет 32,4% от общего количества. Это означает, что контингент лучников заметно снизился до одной трети, против более высоких показателей первого и второго периодов (табл. ХШ).
В два раза по сравнению с предшествующим временем увеличилось количество погребений, где найдено только клинковое оружие. Оно зафиксировано в 20 случаях (18,5%). Также весьма заметно увеличился контингент воинов, имевших на вооружении лук, меч или кинжал. Эти категории выявлены в 53 погребениях (49%).
Таблица XIII
Сравнительные данные по структуре войска кочевников Южного Урала в I-III периоды
В свое время А.М. Хазанов предположил, что длинные мечи, явно имевшие колищую функцию, использовались в бою как копья [Хазанов, 1971. С.69]. Однако нам это представляется маловероятным.
Археологический материал свидетельствует, что кочевники Южного Урала в III-II вв. до н.э. действовали в бою, как на ближней, так и на дальней дистанции. Причем, судя по резкому увеличению удельного веса кинжалов и клинкового оружия вообще, их тактика была направлена на ближний бой, как на решающую фазу сражения. Также можно предположить, что уменьшение контингента [с92] лучников, комплектовавшихся из неимущих слоев населения, говорит об отсечении этой социальной категории от военного дела и, может быть, о более высокой "профессионализации" военных отрядов, учитывая, что все же лук по-прежнему играет доминирующую роль в арсенале номадов региона.
Реконструируемая воинская структура также позволяла вести эшелонированный бой. В этом случае лучники наносили массированный стрелковый удар по противнику, после которого в схватку включались меченосцы. Воины, вооруженные кинжалами, могли действовать в спешенном порядке, добивая раненных и т.д. Военным строем кочевников III-II вв. до н.э. могла быть как лава, так и "карусель", однако совершенно очевидно, что в рассматриваемый период тактика "ударного кулака", основу которой составлял контингент тяжеловооруженной конницы, уже не применялась. Следовательно, комплекс вооружения и тактика позднепрохоровских племен не позволяли вести успешный бой с отрядами или армиями, знающими правильный военный строй. Столкновение с тяжеловооруженной пехотой или конницей было заведомо обречено на неудачу.
География военной активности поздних прохоровцев представляется нам следующим образом.
Северное направление. В рассматриваемый период III-II вв. до н.э. значительно увеличивается население караабызской культуры, в конце этого времени появляются ранние пьяноборские памятники. По данным В.А. Иванова, военная организация племен караабызской культуры находилась на довольно высоком уровне [Иванов, 1984. С.72-73], в отличие от пьяноборцев, обитавших севернее. Комплекс вооружения и структурная организация обитателей городищ Центральной Башкирии с учетом местной специфики (возможность активной обороны из-за укрытий) не оставляли номадам шансов на успех в открытых военных столкновениях. Несмотря на то, что вооруженные конфликты могли иметь место, в целом отношения тех и других нам представляются мирными. Погребальные памятники иллюстрируют факты взаимного проникновения двух материальных культур.
Западное направление военных походов кочевников III-II вв. до н.э., по нашему мнению, являлось бесперспективным. Отсутствие перечисленных выше стимулов в рассматриваемый период дополнилось еще одним, на наш взгляд важным препятствием, для опасных военных предприятий за Волгу. Мы имеем в виду резкое увеличение численности номадов Волго-Донья, объясняемое массовой миграцией прохоровских племен из Южного Приуралья. Судя по археологическому материалу, комплекс вооружения нижневолжских [с93] кочевников не уступал по своему ассортименту южноуральским. Первые же в случае войны могли иметь существенное численное преимущество. По данным М.Г. Мошковой, на 1974 г. [Мошкова, 1974. С.10] погребений III-II вв. до н.э. в междуречье Волги и Дона насчитывалось 305, в то время как в Приуралье — только 96. За 20 лет полевых исследований в южноуральских степях положение существенно не изменилось, в то время как в Поволжье, материалы интересующего нас периода продолжают увеличиваться.
Южное направление. Лишь косвенные данные позволяют предполагать наличие военных контактов кочевников рассматриваемого периода с южными соседями. Так, например, возведение в левобережном Хорезме сети пограничных крепостей и укрепленных поселений, явно противокочевнической направленности, свидетельствуют, что население оазисов раннекангюйского времени могло стать объектом грабежа северных номадов. Появление "сарматоидных" комплексов позднепрохоровского облика в районе Саракамышской дельты Аму-Дарьи (Туз-Гыр) и Согда (Лявандак, Кызыл-Тепе, Кую-Мазар) говорит о постоянном присутствии степняков на границах Хорезма и прямой их инфильтрации в бассейн Заравшана [Трудновская, 1979. С.101-110; Обельченко, 1992. С.221, 227]. Многочисленные предметы среднеазиатского импорта, находимые в погребениях III-II вв. до н.э. подтверждают тезис о четко налаженных экономических связях, что само по себе не исключает и отношений военного характера.
Рассматриваемый период — время бурных политических событий на арене античных государств Средней Азии, отделенных от могильников Южного Урала всего лишь 30-45 днями "караванного" хода, событий, где по общепринятому мнению кочевники играли ведущую роль. Это время становления молодого Парфянского царства, проходившее в ожесточенных войнах с Селевкидами, время разгрома Греко-Бактрии. Мы не имеем прямых доказательств об участии номадов рассматриваемого региона в этих событиях, однако К.Ф. Смирнов гипотетически допускал такую возможность [Смирнов, 1989. С.175]. Другой исследователь среднеазиатских древностей О.В. Обельченко, опираясь на значительный археологический материал с территории Согда, прямо говорит о завоевании сарматскими племенами областей, которые контролировали эллины, и полагает, что указанные кочевники принимали непосредственное участие в крушении последнего греческого царства в Азии [Обельченко, 1992. С.227, 230]. [с94]
Публикация:
В.Н. Васильев. Вооружение и военное дело кочевников Южного Урала в VI-II вв. до нашей эры. Уфа: Гилем, 2001
Существует точка зрения, что в течение по крайней мере двух веков после падения Западной Римской империи франкское войско представляло собой большую толпу из не слишком хорошо вооруженных и недисциплинированных пехотинцев, практически не носивших доспехов. Лишь короля окружал небольшой отряд, состоявший из конных воинов, одетых в шлемы и кольчуги; количество этих воинов несколько выросло к концу периода правления Меровингов, но по отношению к численности всей армии оставалось небольшим. Но если так считать, то возникает вопрос: а откуда впоследствии у франков появилась тяжеловооруженная конница, ставшая основой для будущего рыцарства?
Английские историки, отвечая на этот вопрос, говорят, что толчком к развитию тяжеловооруженной конницы у франков стала угроза арабского проникновения в Испанию {53} . Еще продолжалось Великое переселение народов, вылившееся в большую и продолжительную религиозную войну христиан с мусульманами, которых они и одолели в октябре 732 года в битве при Пуатье.
Рассматривая вооружение кочевников, английский историк Дэвид Николь считает необходимым подчеркнуть, что национальные различия в их вооружении были менее значимы, нежели то общее, что характеризует их как конных стрелков из лука. Например, тюркские всадники уже в VI веке имели доспехи из металлических пластин, очень похожие наламеллярные панцири гуннов, и кожаные доспехи из прессованной кожи, родственные более поздним монгольским. Кавалерийская элита тюрок покрывала лошадей броней «кедимли». Поверх ламеллярного панциря кочевники очень часто надевали туники и стеганые халаты, а также использовали специальную обувь для верховой езды. Аристократия отличалась обилием украшений, а рядовые воины носили одежду под цвет флага или конской попоны своего предводителя, что впоследствии стало нормой для отрядов воинов-европейцев и было характерно для средневековой Японии.
Воины, которые умели метко стрелять, в качестве знака отличия носили белые соколиные крылья или перья на шлемах; знаком отличия для тарханов - воинов, свободных от уплаты налогов, служили позолоченные пояса, украшенные подвесками. В качестве гербов пользовались тотемические эмблемы племени, называемые «тес», и в то же время каждый мог иметь свой собственный флажок-эмблему «бадрак», очень похожий на европейский рыцарский вымпел.
Конские хвосты на знаменах в турецкой армии символизировали ранг командующего вплоть до XVIII века, и даже прически воинов имели определенный смысл. Воины постарше носили косички с заплетенными в них разноцветными лентами, а молодые часто сбривали волосы с висков и передней части головы в знак повиновения старшим. Повелитель нескольких племен, как правило, носил на голове узел из волос. Признаком ранга служили как загнутые поля шляпы, так и способ преклонения колен перед повелителем: люди высокого социального статуса вставали только на одно колено, в то время как простолюдины - на оба. «Говорящим» было даже положение рук, скрещенных на груди или вытянутых вдоль туловища {54} . Определенным образом, кстати говоря, выделялись из общей массы рыцарей и средневековые европейские рыцари-монахи - густая растительность на лицах резко отличала их от рыцарей светских и лишний раз подчеркивала их «духовный» статус.
Каждое новое вторжение кочевников в Европу, считает Д. Николь, вносило в европейское военное дело что-то новое. Английские исследователи постоянно подчеркивают, что основным технологическим фактором, повлиявшим на возникновение рыцарства, стало появление стремян и седла с прочной жесткой основой.
Конструкция седла в IV-VI веках была достаточно примитивна, основу его делали из досок, оставляя между ними промежуток, закрытый сверху кожаной перемычкой. Такое седло зажимало и сковывало всадника, но тем не менее позволяло ему прочно сидеть на лошади. Первыми такие седла стали использовать гунны, у которых их переняли другие восточные народы, а затем и европейцы.
Простейшие кожаные стремена, равно как и более поздние металлические, также принадлежали к изобретениям Востока; поначалу они использовались всадниками, применявшими в качестве основного оружия не лук, а копье, но позже в восточных армиях появилось большое количество лучников. Благодаря наличию стремян восточные армии применяли не виданную в Европе тактику: более легкие конные стрелки осыпали пехоту градом стрел, а затем в дело вступали тяжеловооруженные всадники и наносили решающий удар .
Европа, в свою очередь, может разве что похвалиться изобретением шпор, известных у греков, римлян и кельтов еще в IV-III веках до н. э.; восточные народы этого приспособления не знали и применяли плеть {55} .
Боеспособность войска кочевников, состоявшего из прирожденных всадников и лучников, была очень высока. С воинами, ездившими в седлах со стременами, в Европе со всей очевидностью первыми столкнулись византийцы, мимо которых одна за другой шли из Азии волны кочевников.
4383 0Воинская доблесть казахских батыров веками воспевалась народом. Художник, историк Калиолла Ахметжан рассказал о вооружении, с помощью которого наши предки побеждали, а также Кодексе чести батыров.
Калиолла Ахметжан – известный в Казахстане художник, историк и этнограф. Он один из тех немногих ученых, кто по крупицам восстанавливает историю военного дела азиатских степняков, которая считалась «одной из самых совершенных военных систем средневековья», занимается научно-художественной реконструкцией вооружения казахских воинов, собирает факты о степном рыцарстве – батырстве.
Постепенно интерес художника к военному делу казахского народа на основании кропотливого изучения исторических и археологических источников, русских летописей и тюркских эпосов вылился в книгу «Этнография традиционного вооружения казахов» и реконструкцию воинского вооружения. Таким образом, он впервые представил комплексное видение истории военного искусства и вооружения казахов.
Калиолла Саматович, расскажите, пожалуйста, о проделанной вами реконструкции вооружения воинов-кочевников разных эпох.
После вхождения Казахстана в состав России исчезла традиция служения батыров хану, соответственно, и воинское искусство постепенно начало утрачиваться. В эпосах и других письменных источниках остались сведения, однако их необходимо собирать по крупицам. Я сделал реконструкцию вооружения для своей книги, но еще края не видно, сколько следует изучать вооружение и военное искусство кочевников.
Это реконструкция вооружения воинов-кочевников разных эпох. Сделана она на основе археологических памятников, изобразительных, письменных и устных источников, поэтому достоверна. Например, это вооружение казахского султана – боевое зерцало принадлежало султану Арыстану. Шлем, топор – все эти вещи можно увидеть сегодня в музеях. Я ничего не придумал. Я восстановил картину того, как носилось оружие, как надевались доспехи.
Что отличало казахского воина от других воинов-кочевников?
У тюркских народов много схожих видов вооружения, потому что это по сути одна культура. Но она очень сильно отличается, к примеру, от джунгарской культуры, в которой обнаруживаются следы буддизма. Можно говорить о том, что форма доспехов общая, как у казахских воинов, так и, допустим, у татарских, узбекских, киргизских. Они много веков находились в одной государственной системе, происходило взаимовлияние, складывался общий тип вооружения.
Каким оружием должен был владеть воин?
У казахов есть такая поговорка: «Ер кару – бес кару», («У воина – пять видов оружия»). Воин должен был иметь пять видов оружия и хорошо ими владеть: это рубящее (топор), режущее (сабля или меч), метательное (лук), колющее (копье или пика) и ударное оружие (булава, палица или кистень). Каждый вид оружия имел свои разновидности. Эти пять видов оружия не могли заменять друг друга, использовались они только в совокупности. Примечательно, что их разновидности были взаимозаменяемыми.
Существовало четыре вида доспехов, которые различались системой создания защиты. Например, кольчатый доспех, или кольчуга сплеталась из металлических колец. Чешуйчатый доспех изготавливался из металлических чешуек, которые пришивались на кожаную основу.
У сарматов и скифов были короткие куртки, короткая кожаная обувь. Современная армия переняла многое от древних воинов: тип одежды, способы ношения оружия.
Какие существовали правила ведения боя у казахских воинов?
Это было целое военное искусство, которое складывалось веками, ему учили. Например, был определенный способ построения войска перед боем. Обычно это было трехчастное построение: центр, правый и левый фланг. Каждое войско строилось по десятичной системе. Из десяти воинов образовывался отряд – ондық, или «десятка», руководил им десятник. Из десяти десяток создавалась «сотня» – жүздік, которой руководил жүзбасы – сотник. Из десяти сотен образовывалась «тысяча», или мыңдық, руководил ею мыңбасы – «тысячник». Из десяти тысяч создавалось «десятитысячное войско» – түмен.
В самом начале боя в атаку вступали легко вооруженные конные лучники и окружали вражеское войско. Такая боевая техника называлась толғама, или карусель. Естественно, враг терялся, потому что обычно войско строится фронтально и идет вперед. А тут войско подвергалось обстрелу из лука со всех сторон, разрушался боевой строй, гибли всадники, кони.
Затем в бой выходили копьеносцы и пикинёры и начиналась лобовая атака. Когда вражеское войско рассыпалось, происходило полное уничтожение врага.
В каких случаях в сражении применялся меч?
После того как разбивали войско, в ход шли меч, топор, булава, нередко мог завязываться и рукопашный бой. Известны случаи применения в бою ложного отступления. Например, напал небольшой отряд, который начинал якобы проигрывать в схватке. Отряд постепенно отступал, при отстреливаясь из лука (причем все кочевники умели стрелять из лука с левой и с правой руки). Когда вражеское войско пускалось в преследование отступавшего отряда, из засады выходило поджидающее врага войско.
Перед боем устраивались поединки батыров. В центр сражения от каждого войска выходили знатные батыры. На седле боевого коня батыра крепился небольшой барабан, ударами в который воины-профессионалы и вызывали друг друга. По всей видимости, это были определенные удары, которые понимал каждый батыр, и «свой», и «чужой». Различались также барабанные сигналы, означавшие отступление войска или сообщавшие о победе.
А если один из батыров побеждал, боя между войсками не происходило?
Бывали разные ситуации. Поединок устраивался между батырами, имевшими одинаковый статус: знатный вызывал знатного, пожилой воин пожилого, молодой молодого. Если на поединок выходил незнатный соперник, то состязание могло не состояться. Для многих народов существовали такие общие правила ведения поединков и боев. Поединок длился до трех побед, если одна сторона все время побеждала, то они, другая, почувствовав свою слабость, могла отступить.
Поединок батыров был способом решения столкновения без большого кровопролития. Батыры были профессиональными воинами, как, например, самураи или рыцари, которые всю свою жизнь занимались военным делом, профессионально владели оружием и военным искусством. Поэтому полководцы старались решать исход сражения через поединки батыров. Войско могло даже отступать, если у противника было много батыров.
Поединок батыров был важной составляющей военного дела, он показывал и мощь войск, и возможность уничтожения сильнейших профессиональных воинов, от которых зависел исход сражения. В современном понимании этот стиль ведения боя был характерен для народов всей Евразии.
Калиолла Саматович, расскажите, пожалуйста, что представлял собой Кодекс чести батыра.
Батыры составляли особый социальный слой. Они занимались только военным делом, занятия другим делом считались позором. Профессия батыра передавалась из поколения в поколение, от отца к сыну. Мальчик, родившийся в семье батыра, обязательно должен был стать воином. Если юноша не желал заниматься военным делом, его осуждали. Ведь батыры защищали свою землю от внешних врагов и сохраняли внутренний порядок.
В одном из казахских эпосов есть история о юноше Суюнише, чей дед и отец были батырами, однако сам он до 19 лет не брал в руки оружия и не ходил в военные походы. Люди очень осуждали его, опасаясь, что славная традиция батыров в его семье на нем прервется. То есть оборвется цепь – шынжыр – передача военной профессии от отца к сыну. Юноша устыдился. Пришел к отцу и попросил его благословления, чтобы отправиться в поход. Отец его благословил и передал свое вооружение.
У батыров, так же как и у рыцарей и самураев, был Кодекс чести. В первую очередь это было почтение и верность своей профессии. Воины не боялись смерти и мечтали умереть в бою. Умереть в постели считалось огромным позором. Можно вспомнить Олжабай батыра, который тяжело заболел и умирал в постели. От невозможности умереть на поле боя как настоящий воин он разгрыз свои пальцы.
У батыров должно было быть мастерски изготовленное вооружение, которое они очень чтили. Боевой конь был защитником и другом: кони спасали и защищали своих всадников во время боя. Еще жеребятами их обучали, как увертываться в бою от вооруженных всадников, стрел.
В батырстве, как и в рыцарстве, имела место любовь к красавице.
Батыры красиво одевались, преклонялись перед женской красотой, защищали и помогали людям – это было смыслом их жизни. Когда они приходили из похода с трофеем, любой человек мог прийти к ним в дом и сказать: «сауға», и батыр отдавал все, что у него ни просили.
Демобилизовался он в начале декабря 1917 года (к тому времени он стал левым эсером). Назовите имя активного борца за установление и укрепление советской власти в Чувашии.
14. Назовите первых сирот Первой мировой войны
15. Выдающийся российский ас-истребитель Императорского военно-воздушного флота в период Первой мировой войны, второй лётчик в истории, применивший воздушный таран и первый, оставшийся после тарана в живых. За этот подвиг 27 июля 1915 года был удостоен Георгиевского оружия. Назовите имя героя.
16. Назовите имя русско-американского химика, генерал-лейтенанта, доктора химических наук, профессора, академика Санкт-Петербургской академии (1916). Во время первой мировой войны работал в области организации химического производства, исследования и производства химического оружия и методов химической защиты войск.
17. Знаменитый простой донской казак, служившийся в 3-м Донском полку. Бравый казак красовался на плакатах и листовках, папиросных пачках и почтовых открытках, его портреты и рисунки, изображающие его подвиг, печатали в газетах и журналах. В годы Первой мировой войны первым был награжден Георгиевским крестом.
А отличился казак в первые дни войны в бою с немецкими кавалеристами недалеко от польского городка Кальвария.
Является прототипом казака в ансамбле памятников Первой мировой войны.
Кто этот герой?
18. Назовите «Маресьева» времен Первой мировой войны. Изобретатель, авиаконструктор, русский авиатор, один из первых морских летчиков. Летом 1915 года во время боевого вылета подорвался на собственной бомбе и был тяжело ранен. Ему ампутировали правую ногу. Тем не менее он решил вернуться в строй и упорно учился ходить сначала на костылях, а затем с протезом.
19.
Укажите имя первого Президента Югославии. Участника Первой мировой войны. В 1915 году получил медаль за храбрость и звание старшего унтер-офицера.
4 апреля того же года в бою на Днестре около села Миткеу (Буковина) получил тяжёлое ранение и попал в русский плен. После попадания в плен провёл 13 месяцев в больнице, затем был отправлен в трудовой лагерь на Урале. Принимал участие в Гражданской войне в России (вступил в Красную гвардию).
ІІІ.ДОСТИЖЕНИЯ:
20. Как назывался китель произвольных образцов – подражания английским и французским моделям, получившие общее название от имени английского генерала получивший широкое распространение в армии в период Первой мировой войны 1914-1918 годов?
21. Она впервые появилась с развитием авиации во время Первой мировой войны. Её впервые создали в Германии. Она была необходима лётчикам, чтобы можно было спастись от холода на высоте. Изготавливали из кожи. О чем идет речь?
22. Что объединяет следующие названия:
«Акула», «Минога», «Дракон», «Тюлень», «Окунь»?
23.
Известные из советских фильмов о гражданской войне легендарные Буденовки и вообще красноармейская форма - придумана художником Васнецовым для императорской армии. Одеть солдат в остроконечные суконные шлемы и шинели с разворотами как стрелецкий кафтан, предполагалось на параде в Берлине, запланированном на лето 1917 года.
Когда большевики захватили власть, им достались склады с новой формой.
Как до Октябрьской революции именовалась Буденовка?
24. Укажите, какое новое оружие впервые применилось со стороны Германии в ходе Верденского сражения.
25. Когда и кем был изобретен первый в мире автомат?
26. С появлением в армии танков появился и новый способ защиты от них. Что это?
27. Один из наиболее известных и читаемых немецких писателей XX века. В 1916 году был призван в армию, 17 июня 1917 года направлен на Западный фронт. В первом своем романе, вышедшим в свет в 1929 году, описывает жестокость войны с точки зрения 20-летнего солдата. На основе романа был снят одноимённый фильм, вышедший в 1930 году. За этот роман его выдвинули на Нобелевскую премию по литературе 1931 года, но при рассмотрении Нобелевский комитет это предложение отклонил.
Назовите имя писателя и название его романа.
Затем последовали ещё несколько антивоенных сочинений; простым, эмоциональным языком в них реалистично описывалась война и послевоенный период.
29. Поэта, владельца издательства «Гриф» сегодня мало кто знает. Начало Первой мировой войны он принял с воодушевлением. С первым военным призывом ушел на фронт, участвовал в походах в Восточную Пруссию. В первый день войны с Германией написал следующие строки:
Два Рима было во вселенной,
О, Русь! Создай мечом твоим
Вовек незыблемый, нетленный,
Последний, всеславянский Рим.
О ком идет речь?
